К первому письму была приложена фотография представительного мужчины лет пятидесяти в гражданском костюме и копия удостоверения, датированная 15 мая 1929 года. Бывшее Российское Генеральное консульство в Париже выдало его господину Сулацкову как дубликат удостоверения личности. Позднее выяснилось, что дата рождения казака – 1889 г. - указана неверно.
После прочтения полученного послания, первой мыслью было: реально ли отыскать следы родственников спустя столетие?
В персональной базе данных, собираемой музеем около тридцати лет, есть только один человек по фамилии Сулацков - Емельян Иванович. Запись в нашей базе появилась после того, как районная газета «Спутник» в 90-х годах опубликовала список реабилитированных жертв политических репрессий. Отчество Емельяна давала какую-то зацепку в поисках…
В той публикации «Спутника» об Емельяне Ивановиче было сказано следующее: «…1910 г. рождения, проживал в х. Александровском, арестован 3.08.1941 г., реабилитирован 21.07.1992 г.». И всё…
Подоплёку дела музейщики узнали спустя 30 лет, когда им передали архивную копию следственного дела на Е.И. Сулацкова. Тогда и выяснилось, за что он был обвинён и осуждён.
Постепенно стала складываться целостная картина трагических судеб казаков Сулацковых.
Документ из консульства указывает, что Иван появился на свет 23 июля 1890 года в казачьей семье Михаила и Татьяны (урожд. Моисеевой). Проживали они в х. Фирсове Есауловской станицы Второго Донского округа области Войска Донского. До призыва на действительную службу Иван успел жениться на соколовской девице Феоктисте (она была дочерью иногороднего кустаря Филиппа Тимофеевича Полковникова, который кустарничал – валял валенки в х. Соколове). Произошло это в 1908 году, и, как тогда говорили, Иван «пошёл в зятья», т.е. проживал в семье тестя. Две семьи совместно вели хозяйство и имели двух лошадей и корову. Иван владел казачьим паем и хлеборобничал.
В те времена молодых казаков призывали на службу в полки первой очереди в возрасте 21-го года. В 1911 году на службу призвали и казака Ивана Сулацкова. Службу «ломал» во второй сотне 5-го Донского наказного атамана Власова казачьего полка. Полк формировала станица Есауловская, и в нём служило много земляков станичного юрта.
Полк находился в Саратовской губернии, а полковые сотни квартировали в разных губернских городах. К примеру, вторая сотня стояла в г. Сердобске.
После трёхгодичной службы Сулацков около года находился в запасе. С началом Первой мировой войны он был призван на фронт. В сентябре 1914 года пополнение из станицы доукомплектовал всё тот же 5-й Донской казачий полк.
За отличие в сражениях против неприятеля Ивана наградили Георгиевским крестом за № 708419.
В октябре 1917 года в столице свершился октябрьский переворот. Власть перешла к большевикам. Германский фронт развалился. Казаки четырёх сотен полка во главе с командиром В.И. Букиным по зову войскового атамана Каледина выступили домой, на родной Дон.
Казак Иван вернулся в х. Соколов. В семье подрастало трое детей: Пелагея (1901 г.р.), Емельян (1910) и Зоя (1916). Возможно, после награждения или ранения георгиевского кавалера отпускали с фронта на побывку. На это косвенно указывает рождение Зои.
Это радостное событие - встреча с домочадцами - хорошо запомнилось старшей дочери: «Пришёл из царской армии с винтовкой». Оружие вскоре понадобилось – на Дону началась гражданская война. В хуторе Соколове атаман - урядник Григорий Напалков - по приказу войскового правительства объявил мобилизацию казаков призывного возраста в Донскую армию. Под мобилизацию попал и Сулацков. Перед уходом в поход, словно предчувствуя, он сказал родным, что навряд ли вернётся под родимый кров.
В ходе гражданской войны белое движение потерпело поражение, и к осени 1920 г. война пошла на убыль. На юге оставалась лишь русская армия генерала П.Н. Врангеля, запертая в Крыму. Под нажимом красных войск главнокомандующему пришлось 11 ноября издать приказ об оставлении полуострова остатками армии и населения. С 13 по 16 ноября 1920 года произошёл исход русской армии.
Тысячи военных и гражданского населения уходили за пределы России. Эвакуировались семьи офицеров, мирное население, тыловые учреждения и воинские части, в том числе и конные части донцов и кубанцев. Эвакуированные грузились на корабли, и суда караванами отплывали в Турцию - в Стамбул (Константинополь).
В протоколе допросов по делу сына Ивана - Емельяна - один из свидетелей упомянул, что Иван Сулацков был в Турции и, якобы, в чине подхорунжего (младший офицерский чин казачьих войск). Этот факт дал основание органам НКВД считать его «активным белогвардейцем».
Позднее эмигранты поселились в Болгарии и Сербии, а потом стали расселяться в другие страны в поисках лучшей доли.
Пока нам не ясно, в какой из стран – Болгарии или Сербии - Иван находился два года до переезда во Францию. Известно, что в хутор Соколов Феоктисте Филипповне в период с 1922 по 1926 год из Парижа изредка приходили письма. Кроме этого, в конце 20-х годов к Сулацковым приезжал казак-реэмигрант из х. Сиволобова Ростовской области. Феоктисте он представился знакомцем Ивана. Содержание беседы нам не известно. Можно лишь предположить, что он на словах передал жене, что муж домой не вернётся, чтоб не ждала, и что она свободна от семейных уз.
Надя Седиллер переслала в музей копию ещё одного документа из архива консульства и поведала о некоторых семейных преданиях французского периода жизни деда Ивана.
Но вначале приведём выдержку из упомянутого документа (записки): «….Означенный Сулацков был женат первым браком на девице Феоктисте Полковниковой, умершей 23 мая 1919 г. в станице Есауловской». Зная о переписке с женой, можно предположить, что Иван по какой-то причине слукавил работнику российского консульства, который с его слов записал, что по факту смерти супруги он не состоит в браке и волен вновь жениться.
На самом деле Феоктиста Филипповна умерла 17 апреля 1936 года в возрасте 45-и лет. Непонятно к какому году относится и фраза из письма Нади: «он (дед) узнал, что супруга умерла на родине».
В 1929 году Иван Михайлович в сорокалетнем возрасте женился на 25-летней полячке Саломэ Мрошко. Вскоре у него родилась дочь Полетта. В 1936 году родился сын Генри. Был ещё один сын – Луи (1938 г.р.), но Иван Михайлович младшего Луи за сына не признавал и не дал ему казачью фамилию Сулацковых. Видно, на этой почве супруги и расстались.
Позднее Иван познакомился с женщиной из Эльзаса Маргаритой, с которой прожил в браке до конца своей жизни.
Его дочь Полетта познакомилась с белоэмигрантом Иваном Богданюком и забеременела от него. В возрасте 16-и лет она родила дочь Надю (1945). «Папаша» не захотел на ней жениться, и внучку пришлось воспитывать деду и Маргарите.
Дед Иван работал маляром – красил фасады зданий. Русских друзей и знакомых у него не было. Находясь дома, он постоянно слушал передачи русского радио. По случаю празднования Пасхи он ежегодно возил внучку на службу в русскую православную церковь в Париже. Надя вспоминает, что дед много рассказывал о России и о его (российской) семье, но она не уверена, что всё, о чём он говорил, было правдой.
Не ясно, к какому периоду жизни эмигранта можно отнести следующий эпизод: «Мой дед был ранен на большой войне (?) во Франции – потерял один глаз, а пуля прошла через бедро». Я полагаю, что этот эпизод можно отнести к событиям второй мировой войны. На излечение Ивана отправили в Тунис – французскую колонию на севере Африки. После госпиталя он некоторое время оставался там и устроился работать на железную дорогу – в поездную бригаду.
Примерно в конце 1944-го - начале 1945-го он вернулся в освобождённый от нацистов Париж и проживал в 20-м городском округе.
Сулацков Иван Михайлович почил 4 февраля 1963 года. Похоронили его в коммуне Тье (южной части Парижа), район Иль-де-Франс департамента Валь-де-Мари, как Сулацкоффа Жана (Coulatzkoff Jean).
По-иному сложилась судьба его сына Емельяна. До революции и после чета Сулацковых проживала в х. Соколове. Занималась хлебопашеством. После гражданской войны хозяйство считалось середняцким - семья владела жилым домом, хозяйственными постройками, парой волов, лошадью и двумя коровами. Казаки при новой власти стали крестьянами. Единоличник Емельян женился на Пелагее Тихоновне Бирюковой (1912 г.р.) и в 1931 году у них родился первенец, которого нарекли Иваном – в честь деда.
В 1929 году в донском крае началась коллективизация. В хуторе организовали коллективное хозяйство – колхоз им. Пушкина, и Емельян как крестьянин-середняк вступил в колхоз. Проработал он в нём на разных должностях до 1932 года. Неизвестно, какие обстоятельства повлияли на решение о переезде семейства в другой хутор. На одном семейном совете решили они перебраться к родственникам в х. Александров Верхнегнутовского сельсовета. Там проживала родная тетя Мавра Матвеевна с мужем Иваном Арестовичем Лохман.
Правление колхоза не стало чинить препятствий выходу их из колхоза, и семейство, в составе Емельяна, жены Пелагеи, сынишки Ванюшки, матери Феоктисты Филипповны переехало. Началась обычная крестьянская жизнь того времени со всеми радостями и огорчениями. В 1935 году в семье Емельяна родилась дочь Мария, в 1936-м - второй сын Николай. В этом же году скончалась матушка Феоктиста. Младший сын Виктор на свет появился в 1939 году.
Емельян Иванович устроился конюхом в колхоз «Свободный путь» и в этой должности проработал до 1936 года. Затем, после окончания курсов трактористов при Верхнегнутовской машинно-тракторной станции (МТС), сел за руль колхозного трактора. Многие колхозники отмечали его трудолюбие и рачительность как хозяина. В одну из весенне-полевых кампаний тракторист превысил норму вспашки на 25,24 га и сэкономил бригаде 175 литров горючего, о чём отмечено в одном из протоколов допроса.
В колхозе «Светлый путь» он работал до своего ареста. А произошёл он при следующих обстоятельствах. В Александровском колхозе 57-летний калмык Матвей Матвеевич Барыков, который был родом из Малодербеновского улуса Калмыцкой АССР, пас скот. С председателем колхоза Филиппом Любченко пастух имел неприязненные отношения, на этой почве на колхозных собраниях критиковал его стиль руководства и часто писал на него жалобы в Морозовскую прокуратуру.
22 мая 1941 года, находясь в нетрезвом состоянии, он не вышел на работу, а около 10:00 отправился на колхозный двор, где столкнулся с председателем - Любченко вместе с плотником осматривал состояние амбаров. Завидев пастуха, Филипп Иванович стал выяснять причину его невыхода на работу и оставления стада без надзора… Матвея же больше интересовал вопрос: почему ему в помощь не дают подпаска и прочее… Завязалась словесная перепалка, в ходе которой Матвей выхватил молоток и стукнул председателя по голове. Любченко упал, а Барыков нанёс второй удар, который пришёлся в плечо. Колхозники скрутили Матвея, которого потом передали следственным органам. Раны председателя были незначительными, и медик оказал ему первую помощь.
Допрос задержанного вёл лично начальник Чернышковского районного НКВД младший лейтенант госбезопасности (имя засекречено). Читая протоколы дела, поражаешься, с какой скоростью заработала репрессивная машина в поисках «врагов народа». Сотрудник госбезопасности на допросах «из кожи вон лез» в поисках доказательств вины задержанного. После первого допроса стал вырисовываться контур дела, которое позднее переквалифицировали в политическое.
Младший лейтенант стал развивать эту тему, так как «убийство» председателя и депутата районного и сельского Советов трудящихся Любченко, по его разумению, один человек совершить не мог. Должна быть группа сообщников, а ещё лучше – контрреволюционная террористическая организация. Полуграмотный Барыков на роль руководителя террористов явно не тянул, а вот Сулацков даже очень подходил. Матвей, поняв мысль следователя, стал оговаривать Емельяна. Через день – 24 мая 1941 года - Емельяна арестовали и завели следственное дело. В это время другие оперативники в присутствии представителя сельсовета Лощилина провели обыск в его доме. Оружие и ценности не нашли и ограничились лишь изъятием документов: военного билета, фотокарточки и листка какого-то письма.
С того дня начались продолжительные допросы. Так, допрос 28 мая был окончен за полночь – в 2:45. Пелагея позднее вспоминала, что при встрече Емеля успел шепнуть ей о допросах с пристрастием, т.е. избиениях. Следователь утверждал, что располагает достаточными данными о том, что:
- Вы (Сулацков) принимали участие в совершении теракта (в отношении) Любченко.
- Это я категорично отрицаю.
- Вам не удастся скрыть свою вражескую деятельность. Известно, что в х. Александровском существовала контртеррористическая организация, которая продолжительное время готовила теракт против Любченко, и в ней (вы) являлись участником. Настаиваю говорить правду.
Однако его правду слушать никто не хотел.
9 июня 1941 года Емельяна Ивановича Сулацкова привлекли в качестве обвиняемого по ст. 58-8 58-11 УК РСФСР (террористические акты, направленные против представителей советской власти, и арест лиц, подозреваемых в контрреволюционной деятельности: организация в контрреволюционных целях вооружённых восстаний или вторжения на советскую территорию вооружённых отрядов или банд, а равно участие во всякой попытке в тех же целях захватить власть в центре и на местах…).
В вину Емельяну ставили создание и руководство антисоветской организацией, в которую он вовлёк пять человек. Целью «террористов» было устранение неугодного председателя, выдвижение на этот пост своего человека и ведение в хуторе вражеской деятельности по подрыву авторитета советской власти.
Однако на допросах Емельян Иванович все обвинения в его адрес отрицал и виновным себя не признавал. Следствию пришлось «копать глубже»:
- Репрессировали ваших родственников?
- Нет.
Однако Сулацкову припомнили, что его двоюродный дед по линии матери – Егор Егорович Моисеев - в 1930 году был кратирован (кратирование - изъятие в судебном или административном порядке имущества или средств производства у крестьян на сумму, превышающую стоимость несданной продукции в 2-5 раз (крат)) и осуждён на два года.
Емельян знал, что дед Егор доводился отцу дядей и умер в заключении. Но родство с ним не признавал.
Припомнили ему и то, что он является сыном белогвардейца и эмигранта, получал от него письма из Парижа. Пришлось доказывать, что переписку с отцом вела мать, писем он не читал и не знал их содержание, т.к. был в «детском возрасте».
Следователь требовал назвать знакомых, с кем Емельян тесно общался. Так, в круг подозреваемых попали:
Афанасий Яковлевич Попов, 1914 г.р., крестьянин-середняк, сын белогвардейца, тракторист, вместе трудились в одной бригаде;
Артём Яковлевич Дуваров, 1903 г.р., из крестьян-бедняков;
Иван Яковлевич Попов, 1912 г.р., крестьянин-середняк, тракторист, сын белогвардейца;
Григорий Алексеевич Гончаров, 1903 г.р., из крестьян-бедняков;
Иван Гаврилович Никоненко, 1908 г.р., шофёр, они состояли в родственных отношениях, так как Иван был женат на его сестре.
В письме, полученном из Дубовки, Сулацкову Е.И. был передан привет от некоего И.Г. Эта строка с инициалами «И.Г.» насторожила органы, но как оказалось, под ними скрывался Иван Гаврилович Никоненко - второй муж сестры Пелагеи. Первым был Анисим Иванович Садовой из х. Богомазова. Семью тестя Ивана раскулачили, и глава семьи умер в тюрьме. В 1933 году в тюрьме умер и Анисим.
Недовольства Емельяна, высказываемые по поводу снабжения хуторян товарами повседневного спроса, критика стиля руководства председателя квалифицировались как необоснованное очернение советского строя. «Высказывался в антисоветском духе: возводил клевету на условия жизни в СССР, восхвалял жизнь в царской России и капиталистических странах», - записано в одном из протоколов.
В одной из поездок за трубами в соседний колхоз Емельян ехал в кузове автомашины. На обратном пути он перебрался в кабину к председателю Ф. Любченко. Будучи в крепком подпитии, плюнул в переднее стекло… Филипп Иванович сделал замечание по поводу плевка: «Ведь это сталинская машина!»
- Ты за Сталина всех перестрелял, пересажал! – бросил Емельян.
В обвинительном заключении это трактовалось как «…клеветал на одного из руководителей ВКП (б) и советского правительства».
19 июня 1941 года следствие было завершено и подследственные в течение трёх с половиной часов знакомились с делом в одном из кабинетов УНКГБ.
Старший следователь следственной части по обвинению Барыкова и Сулацкова направил «Дело № 470» на рассмотрение военному трибуналу войск НКВД Сталинградского гарнизона. На документе стоит дата - 21 июня 1941 года. На другой день началась Великая Отечественная война…
Матвей и Емельян до вступления приговора в законную силу содержались под стражей во внутренней тюрьме УНКГБ Сталинграда. 3 августа состоялось закрытое судебное заседание, на которое вызвали с хутора и свидетелей. Барыков свои показания предварительного следствия полностью отрицал, так как они, по его словам, были им выдуманы, утверждая, что нападение на председателя он совершил по злобе и в пьяном состоянии, отрицал и разговоры с Сулацковым и другими лицами, и своё участие в террористической организации, по заданию которой он, якобы, должен был совершить террористический акт.
Участие в создании и руководстве контртеррористической организации не признавал и Сулацков, признавшись лишь «в проведении контрреволюционной агитации».
Суд на основании ст. 58-8 58-11 УК РСФСР, осудил Емельяна Ивановича Сулацкого и Матвея Барыкова к лишению свободы сроком на десять лет - за контрреволюционную пропаганду и клеветнические высказывания о материальном положении трудящихся в СССР.
Примечательно, что в обвинительной части уже нет упоминания о террористической организации, а только упоминалась контрпропаганда.
Свой срок наказания Емельян отбывал в одном из лагерей системы ГУЛАГА, где его следы теряются. По одной версии он погиб в лагере, по второй – его видел земляк в одной из колонн, выходивших из лагерных ворот. Из краткого диалога выяснилось, что их отправляют на фронт. В хуторе болтали разное: что он попал в штрафную роту и погиб; якобы из загса (?) семье пришла похоронка; что одна хуторянка видела его на чернышковском базаре, а когда она его окликнула, тот скрылся в толпе.
Где здесь правда - уже никто не скажет. Скажем одно: в ту пору Емельяну Ивановичу, отцу четверых детей, шёл 31-й год. Не состоявшиеся «террористы» отделались испугом и остались на свободе.
Пелагея Тихоновна во второй раз замуж не вышла. Ставить детей на ноги ей пришлось одной, в этом ей помогали немощные бабушки. Нелегко жилось и детям «врага народа». Будучи подростком сын Ивана сел за руль трактора, но в одну из ночей недоброжелатели слили с его трактора всё горючее, в другую – сыпанули глину в радиатор и машина не завелась. В дело пришлось вмешаться родственнику - учителю Николаю Ивановичу Лохману, который пригрозил подросткам, что сдаст их органам, если те не прекратят свои «диверсии». Несколько ночей он охранял трактор, однако после беседы вредительства прекратились.
Внуки Ивана Михайловича выросли приличными советскими людьми – служили в Советской армии, трудились в колхозах и совхозах на различных должностях. Казачий клан Сулацковых разросся, и теперь правнуки и праправнуки разлетелись по всей необъятной России.
В заключение статьи скажем, что музей встречался с потомками Ивана Михайловича. Полученные сведения о российских родственниках и их адреса мы передадим Наде Себиллер.