«Родился я в 1928 году в хуторе Тормосине Сталинградской области. Родители мои были колхозниками: отец - агрономом, а мама - простой работницей. Я тоже с 1938 года уже работал в колхозе.
- А как же школа?
- Какая школа! Я туда только до третьего класса ходил.
- Кем работали в колхозе?
- Пастухом. Быков пас.
- Когда началась война, кого из родственников призвали на фронт?
- Всех почти забрали. В хуторе вообще мужиков почти не осталось, женщин молодых тоже позабирали. Даже тех девочек, с кем я учился в школе, забрали на работу в медпункт. Моего отца сразу, как только война началась, тоже призвали в армию и в Одессе он сразу в плен попал. Держали его с другими солдатами в бараке из саманного кирпича. Но он вместе с одним украинцем из этого лагеря сбежал. Они с ним две недели в этом бараке подкоп рыли, соломой его маскировали, ждали подходящего случая - чтоб собак не было. Другие не решились с ними бежать, а они ушли. Но собак по их следу всё-таки пустили. Так они в речку вошли, чтобы их со следа сбить, срезали камышинки и через эти камышинки под водой дышали. Немцы стреляли по воде, но никого не задели. Перешли они на другой берег и вышли к деревушке. Там на окраине жили дед с бабкой. Отец с товарищем у них на денёк и приютился, а ночью они проводили их дальше. И пошли они туда, где жил его товарищ-украинец, с которым они вместе бежали из лагеря. Тот стал его уговаривать: «Не ходи никуда, оставайся тут. Иначе тебя убьют по дороге». Отец говорит: «Нет, я не могу оставаться в чужой стороне. Лучше в свою сторону пойду». И вот взял он грабли и с ними прошёл весь путь с Украины в Тормосин. Немцы если его останавливали, то он говорил, что идёт на работу.
Немцы, они, конечно, все разные были. Были хорошие люди, а были настоящие фашисты. Вот помню, как-то останавливаются под забором у нашего дома три немецких всадника. Заходят по-хозяйски в хату и летнюю кухню, проверяют там всё. А у нас яблоня неподалёку росла. Яблоки на ней на вид, конечно, хорошие были: и розовые, и крупные. Немец как их увидел, сразу: «Пан, ком, ком!» Я ему говорю: «Пан, не хорошие яблоки!», а он мне опять что-то по-своему бурчит. Что делать, полез я на дерево, тряхнул его. Слезаю, собрал им яблоки в сумы, а он одно берёт, кусает и с криком: «Шайзе!» пинает меня ногой по заднице. Я упал. Только пытаюсь встать, а он меня снова ногой! Сели они на своих коней и поехали в сторону наших песков. Примерно через полчаса, а может, побольше, не знаю сколько времени прошло, смотрим – уже двое обратно едут и ведут третьего коня. А всадника нету. Уже где-то на кого-то, видимо, налетели. А может, это партизаны постарались. В то время партизаны ещё были.
- Выходит, Ваш отец пришёл домой в то время, когда в хуторе были немцы?
- Да, когда немцы были.
- Он прятался от них?
- Нет, не прятался. И они его не стали трогать. Отца все же в хуторе знали, знали, кем он работал до войны. Его сразу в колхозную бригаду забрали работать.
- Немцы колхоз не упразднили? Колхоз продолжал работать?
- Да. Немцы даже отправляли работать колхозников на поля: «Езжайте! Комбайн, комбайн!»
- Разве всё колхозное имущество не было эвакуировано?
- Перед приходом немцев только скотину угнали. Её сначала вплавь через Дон переправили, а потом по степи в сторону Волги погнали.
- После того, как хутор был освобождён, отца забрали в армию?
- Наши забрали его и сразу на фронт. Прошёл примерно месяц и отца возвращают с фронта. Оказывается, трое наших хуторских молодых людей подали заявление, что отец мой был предателем. И отца арестовали, конечно. Отец стал доказывать невиновность свою, но бесполезно. На самом деле было как. Отец с другими рабочими бригады работал в поле на комбайне. И вот в один из дней к ним подошёл военный. Оказался красноармейцем из десанта. Отец, недолго думая, снял с себя фуфайку и отдал военному, а его военную куртку забрал себе. Иван Напалков отдал красноармейцу свою шапку. В общем, сменили ему всю форму на гражданскую одежду. Мать потом ревела: «Чёрт тебя заставил! Зачем ты начал менять ему куртку?» Испугалась она, что отца с военной курткой немцы заметят. А военный попрощался и был таков. Староста хуторской узнал об этом, но, зная хорошо моего отца, не стал сообщать немцам. А когда пришли наши, то молодёжь донесла уже нашим на отца, что якобы это он сдал немцам этого красноармейца.
- Фамилии этих людей не помните?
- Нет, помню только, что это были два парня и женщина. В общем, отцу дали высшую меру. А дедушка Калинин заменил ему высшую меру на тюрьму. Отсидел он восемь лет. Когда вернулся, то его сразу вызвали в «жёлтый дом» (здание в Волгограде, где располагаются областные управления полиции и государственной безопасности – прим. ред.). Оказывается, те, кто на него указали как на предателя, сами оказались такими, и это именно они выдали немцам этого красноармейца. Вот кого надо было расстрелять в первую очередь! С отца тут же сняли судимость и дали квартиру в центре Сталинграда. Отец был очень этим доволен.
- Как Вы впервые увидели немцев?
- Немцы в хутор вошли быстро. Они в полдень влетели на машинах и мотоциклах, больше, конечно, было мотоциклов, и разъехались по всему селу. Хаты наши они занимали, даже не спрашивая согласия хозяев.
- Тормосин не обороняли никакие наши части?
- Никого не было. Говорили, что три батальона ждали немцев у Чернышков, думали, что они оттуда пойдут. А они пришли со стороны Ростовской области. В Тормосине находился большой склад со снарядами, после войны в нём скотомогильник устроили. Так вот этот склад наши бросили, оставили всё немцам. У нас в Тормосине наших солдат немцы побили много. Они шли из Чернышков в Тормосин, а хутор уже был захвачен немцами. А наши об этом не знали. Нашим уже несколько метров оставалось до бараков фермы, которая стояла на окраине хутора. А на этой ферме уже сидели немцы и даже пушки туда прикатили. Наши шли свободно, не зная о немецкой засаде. Немцы как открыли огонь! Они их там всех и положили! Осталось, может, человек десять в живых. Те, которые выжили, ушли в пески. Один мальчишка молодой мог бы живым остаться. Там у нас дорога проходила и деревья росли. А по другую сторону дороги уже были пески. Вот он с ручным пулемётом через дорогу перебрался. Если бы в пески ушёл, то немцы его вряд ли нашли бы. А он решил залечь между песчаными буграми. Немцы хотели подобраться к нему поближе, а он как начал молотить! Немцев трое было, но пулемётчик в них не попал. Он стрелял, пока, видимо, у него патроны не кончились. А когда он решил перебежать через овраг, то его немцы ранили в ногу. Так фашисты, гады, штыками ему на ногах икры прокололи и притащили на песчаный курган неподалёку от того места, где стоял наш дом. Там они над ним поиздевались! Потом они спустились с кургана и пришли к нам домой и матери нашей сказали, чтобы тело красноармейца не хоронили, а если захоронят, то и нас всех постреляют. Ушли немцы. Через пару дней Нюра Пескова, соседка наша, вместе с моей матерью, решили ночью этого красноармейца всё-таки похоронить. На второй день я сам бегал туда, где лежало тело убитого бойца, и забрал его красноармейскую книжку. Помню, на петлицах у него были треугольники. Ещё помню, что он был 1923 года рождения. А вот фамилию уже позабыл - то ли Земцов, то ли Зимухин. А про то, откуда он, мы даже с сестрой моей поссорились – она говорила, что он белорус. А я ей: «Какой он белорус!? Настоящий сибиряк!» А уж кем он был на самом деле, уже неизвестно. Я потом эту красноармейскую книжку отдал Нюре-соседке и не знаю даже, куда она её подевала. Конечно, надо было бы узнать, откуда он и найти его родителей. Такой молодой был, а немцев не боялся!
- Тех бойцов, которых немцы постреляли около фермы, тоже похоронили?
- Их мы тоже хоронили. Нас немцы заставили. Хоть и прошло семьдесят с лишним лет, но я как сейчас помню: наш солдат лежал рядом с дорогой в кювете, и рядом с ним стояла стопка, в которую что-то было налито. И стопку эту поставил немец, а не кто-то из местных жителей! Наверное, этот солдат в тот момент был живой ещё. Но когда мы убирать трупы пришли, он уже умер.
Спустя несколько дней по этой дороге, где немцы наших постреляли, ехала немецкая машина. Метрах в двухстах от дороги был овраг, глубокий. Наши из песков по ней начали стрелять. Разбитая машина скатилась в этот овраг. Мы, мальчишки, сразу после стрельбы, побежали туда смотреть. Двигатель у машины ещё работал. Водитель был в нашей форме, а рядом немец сидел. В кабину, видимо, попал снаряд, потому что и нашему, и немцу головы отсекло. А машина была гружёная ящиками. Я заглянул в кузов, вижу – лыжи лежат. Я схватил эти отличные немецкие лыжи и забрал их себе.
А наших солдат много постреляли ещё километрах в шести от хутора. Там был просяной загон. И немцы заставили собрать всех погибших и похоронить их на кладбище. А тех, кто был ранен, отвозили в больницу.
- Как происходил сбор погибших?
- Нас, пацанов, немцы не заставляли собирать трупы. Но мы бегали там, помогая взрослым. Если нашли кого-то живого, то должны были сразу сообщить. Но я никого живого не нашёл.
- Сержанта-пулемётчика тоже потом похоронили на кладбище?
- Где он захоронен, никто, кроме матери моей и соседки, и не знал. Там, в песках, бузина росла, они его в бузине этой и закопали. Я потом, годах в восьмидесятых, приезжал в Тормосин и хотел найти это место, где мать с соседкой похоронили сержанта-пулемётчика. Но ни бузины, ни кургана этого, где его похоронили, уже не осталось. Я у племянника спрашиваю: «Васька, куда ж курган песчаный подевался?», а он мне: «Да я его весь на песок перевёз, то на дорогу, то на стройку».
Ещё помню, заехала как-то к нам во двор немецкая разведывательная машина. А мы уже жили в летней кухне. И вот немец, не румын, а самый настоящий немец, выходит и увидел моего младшего брата Михаила, которому тогда года два было. Схватил он его и, не спрашивая у матери, потащил к себе в машину. Мать увидала это, а сделать ничего не может, зашла в кухню и плачет. Наверное, минут через пятнадцать немец выходит из машины и держит на руках Михаила. А в руках у Михаила рыбина размером почти с него самого. Немец показал матери знаками, что это гостинец для детей. Мать схватила Михаила, обрадовалась, что он цел и здоров.
- Что за машина была у этого немца?
- Большая такая, как «Студебеккер», с будкой. В будке, наверное, только он один и был.
- Расскажите о местных партизанах.
- Партизаны все жили в Тормосине, а когда надо было, то уходили в пески. Партизанами руководил Матвеев, он был первым секретарём райкома. Он, как говорили, три раза переходил фронт. А потом партизан выдали немцам. Нашёлся один предатель из наших. Нашим надо было бы установить связь с партизанами, а то, конечно, подло получалось – разведка наша пролетела, два-три истребителя, засекли что в хуторе немцы стоят. А немцы, после того, как разведка улетела, собирались и уезжали из хутора. А наши потом прилетают и шуруют по хутору, где только местные жители и остались. Поэтому немцы от налётов ни одного человека не теряли, а русских погибало очень много.
- Были расстрелы немцами местного населения в Тормосине?
- Были. Малахова расстреляли, бывшего директора нашей МТС. Он в партизанах был. Расстреливали его немец и русский, вернее, калмык. Расстреляли они его в овраге, неподалёку от хутора. А уж кто его хоронил и где, этого я не знаю. А сдал немцам Малахова человек по фамилии Золотов. Он вместе с Малаховым работал до войны в МТС.
- В Германию на работы молодёжь угоняли?
- У нас угоняли не очень много, но, преимущественно, детей.
- Немцы у вас в доме жили?
- Нет, сначала они только во двор однажды на машине заезжали, чтобы поесть приготовить. Даже кухня у них своя была. От их кухни и нам кое-что перепало. И вообще, везде по хутору немцы сами себе еду готовили. Доверять это нашим они не хотели. А потом уже, когда в хуторе появилась какая-то часть типа стройбата, тогда уже они в доме поселились. Эта часть занималась разным строительством – склады устраивала, в бывшей школе госпиталь устроили.
- Раз был госпиталь, то и рядом немецкое кладбище находилось?
- Нет, немцев хоронили на нашем, хуторском, кладбище, оно всё было заполнено немецкими могилами. А наши, когда хутор освободили, заставили раскапывать эти немецкие могилы. Они брали лошадей, привязывали их за ноги к трупам, вытаскивали из могил и утаскивали их подальше в пески. Там их сваливали в большую яму и закапывали.
- Расскажите о действиях партизан.
- Партизаны, они все наши, тормосиновские. Но не только хуторские, а со всего района. Они далеко в песках вырыли себе блиндаж, замаскировали его травой. Они, наверное, хотели подрывать немцев, но не успели. Их разбили.
- Немцы вообще не лезли в эти пески?
- Они однажды сунулись, их там побили и они больше туда не лезли. Там, в песках, ещё до прихода немцев, аэродром секретный был, о нём мало кто знал. Он был окружён кустарниками и был незаметен. А потом немцы этот аэродром засекли.
- Немцы потом использовали это аэродром?
- Нет, они его не стали использовать.
- Самолёты немецкие часто над хутором летали?
- Летали. В основном тяжёлые. На Сталинград летали. Однажды наш бомбардировщик прилетел, увидел, наверное, что немцев в хуторе нет, и не стал сбрасывать бомбы на хутор. Он развернулся, полетел в сторону песков и там сбросил бомбы.
- Вы говорили, что колхоз продолжал работать и при немцах. Кто руководил колхозом?
- Староста руководил. Вообще, староста наш вреда никому не сделал.
- Арестовали его потом наши?
- А то нет что ли!
- Увезли куда-то или на месте расстреляли?
- Не знаю даже.
- Как освобождали Тормосин?
- Это как раз на Новый год было. Немцы из хутора убежали, даже и сражаться не стали. А мы рано утром повылазили на улицу, слышим: «Твою Бога душу мать!» - сплошной русский мат на улице стоит. По-над речкой народ перекрикивается. Мы сначала и не поняли, а потом уже мать говорит: «Наши!» И как только рассвело, мы кинулись в колхозный клуб. А там немецкий продовольственный склад был. Там уже находился один военный. Он мне говорит: «Я тебе помогать буду, только ты в помещение не входи! Сиди здесь, на улице». Он вытащил из клуба для меня мешок крупы. Домой мы этот мешок вместе с ним и понесли.
- К складу в клубе, наверное, не только Вы побежали?
- Конечно! Там весь хутор собрался. Но там много уже солдат было. Народ к складу не допускали, даже стрельба была. Боялись, наверное, вдруг немцы отравили продукты. В хуторе ещё склад со снарядами был, но наши его взорвали.
- Потом всё-таки разрешили местным входить в клуб?
- Потом разрешили, только брать там уже нечего было!
- Как были одеты солдаты, освободившие хутор?
- Да если бы так наша армия была оснащена в начале войны, то немцы бы к нам и не сунулись! Овчёнки (овчинные полушубки – прим. ред.) на всех них надеты. Отборные части, немцам с ними даже не ровняться!
- Танки немецкие в Тормосине были или только бронетранспортёры?
- А как же! Проходил через хутор один танк. Он хотел переправиться через речку Аксенец, подъехал к мосту. Но посмотрели немцы, что мост не выдержит его веса, и поехали через брод. А уж куда он уехал, я не знаю. Но пошёл в сторону Чернышков.
- Перед тем, как хутор заняли немцы, в Тормосин приходили беженцы?
- Были двое парней. Оба были евреи. С Украины они были. Но они у нас на хуторе не остались, только переночевали и дальше отправились. Звали их Азик и Липа.
- Немцы за работу в колхозе чем расплачивались? Выдавали продовольственный паёк какой-нибудь?
- Не знаю. Ничего они не платили. Но я сам лично зерно воровал. Стояли у нас построенные ещё до войны амбары колхозной бригады. Они были полностью засыпаны зерном. Так я залез под пол, пробуравил дырочку, и зерно само сыпалось мне в мешок. Всё благополучно было, не попался я немцам ни разу.
- Когда в хуторе были немцы, Вы всё время дома сидели или по хутору ходили, не боясь?
- Ходили мы по хутору. Немцы на нас, пацанов, внимания не обращали. Даже шоколадом нас часто угощали. А потом, когда пришли наши солдаты, так они немецкие конфеты вообще рассыпали, а мы собирали их.
В 1944 году мы с тёткой отправились на заработки на Украину. Дома осталась мать с тремя детьми. Ехали мы на товарном поезде. Приехали мы на ферму №1 совхоза «Будённый» Синельниковского района Днепропетровской области. Там я работал плугатором (ходил за плугом) и пастухом. Домой в Тормосин я вернулся только года через два. Вёз с собой большую сумку с кукурузой. По приезде в Чернышки нашёл бензозаправку, а там встретил знакомого, который и довёз меня до Тормосина».

М. ЛУНОЧКИН, краевед.