Сотрудники казачьего музея скрупулёзно ведут сбор материалов о всех перипетиях сталинградской эпопеи, что разворачивалась на просторах Чернышковского и Тормосиновского районов. Свидетелей тех событий почти не осталось, сохранились лишь малая толика воспоминаний да архивные документы. С появлением Интернета в сети стали выкладывать документы противоборствующих сторон. Всегда интересно знать: как описывали одни и те же события с разных сторон фронта, особенно когда они касаются истории твоей малой родины…
Итак, к утру 16 июля противник своими передовыми частями вышел на станцию Морозовская и продолжал развивать своё наступление в восточном направлении на Чернышевский, продвигаться к Дону. Началом Сталинградской битвы считается 17 июля 1942 года. Вот что удалось узнать о событиях июля 1942 года.
Из материалов 71-й немецкой пехотной дивизии, что наступала со стороны станицы Боковской.
«Марш 20 июля протекал при иссушающей жаре и сильных пылевых бурях. Между тем этот же район проезжал XXXX танковый корпус. Ландшафт приобрёл уже совершенно степной характер. Шедший впереди 211-й пехотный полк сообщал по радио: «Степь достигнута, ни куста, ни дерева». Солнце светило безжалостно с безоблачных небес и приносило людям и животным крайние страдания.
Мучила жажда. Источники воды было невозможно отыскать. Местность была очень слабо заселена. Сёла попадались через 20-30 км и были настолько укрыты местностью, что крыши домов поднимались всего на 1 метр выше степной травы. Над степью висело облако пыли. После марша в 105 км разведбатальон достиг Чира в районе Киреева. Из-за отсутствия мостов, образовать плацдарм не удалось. Один находившийся в тылу мост был захвачен в кровопролитной схватке, его уничтожение врагом получилось предотвратить.
20 июля пехотные полки достигли реки Гнилой у Милютинской и 21 июля вышли в расположенную далее в 60 км область, лежавшую между этим местом и Киреевым, где разведбатальон подвергался налётам вражеской авиации.
211-й полк в наступлении перешёл через мост, который удерживался разведбатальоном. После того, как дивизия достигла Чира, на ширине 15 км она была развёрнута 22 июля в юго-восточном направлении и вышла к железнодорожной линии, ведущей к Сталинграду.
1-й эскадрон разведбатальона, занявший позиции прямо на железной дороге, вынужден был пропустить через себя отдельные Т-34. В 300 метрах впереди была одна русская тыловая дорога, по которой под охраной 14 танков на северо-восток отступала русская колонна грузовиков. Трофейной команде лейтенанта Юрка (Jurk) удалось захватить 4 отдельно следовавших русских грузовика. Попытка дивизии захватить мост у Лагутина была неудачной. Незадолго перед началом атаки собранная штурмовая группа была рассеяна огнём неприятеля. В воздухе снова господствовала вражеская авиация.
Во время марша 23 июля в направлении фермы №1 командир дивизии встретился с русским танком - одним из тех, которые появлялись на флангах марширующих войск в степях справа и слева. Огнём артиллерии и противотанковых средств эти нежданные гости были быстро обращены в бегство. Однако ещё оставались остатки рассеянных русских войск, которые затрудняли движение.
Так, замыкающий 194-й полк встретился с сильной русской частью. 211-й полк вынужден был остановиться и развернуться на запад. Русские попали в полуокружение и были уничтожены, либо же попытались спастись бегством.
24 июля был достигнут Аксенец. Поскольку район Пристенского был занят слабым противником, он был назначен как место наступления. Вечером поступило тревожное донесение об открытом южном фланге, однако оно оказалось беспочвенным.
25 июля 194-й полк при поддержке разведбатальона отразил вражескую атаку. Это был довольно странный бой. 2-й эскадрон был поднят по тревоге и брошен на оказавшегося в тылу справа противника. Последовавший за ним через 20 минут по этой же дороге разведбатальон натолкнулся ещё на один русский батальон. Немедленно перешедший в атаку кавалерийский эскадрон в жестокой рукопашной схватке разгромил противника. Враг потерял 80 человек убитыми. В этом бою был тяжело ранен особенно отличившийся обер-лейтенант Зиверс.
В первой половине дня 1-й и 2-й эскадроны совместно ещё раз провели атаку у Тормосина - в песке по колено и при сильной жаре. Враг отступил в южном направлении. Пленных и трофеев снова было много. Во второй половине дня разведбатальон, не встречая сопротивления, вышел к селу Попову.
В течение дня пехотные полки достигли реки Солёной, на восточном берегу которой враг организовал сильную оборону. Дальнейшее наступление остановилось. Предложение командира 194-го полка обойти участок с юга, где враг был слабее, не было принято. Дивизия разбила свой лагерь у Хлебенского.
26 июля 194-й полк смог создать плацдарм у Хлебенского. Оттуда был выслан передовой отряд полка вместе с моторизованным дозором из состава разведбатальона, который в 16:10 первым из всех частей 6-й армии достиг Дона у Генералова».
А вот что писал о тех днях Фомин Алексей Иванович в своей книге воспоминаний «На семи фронтах», которые касались и прифронтового райцентра Чернышковского.
«До Лихой доехали нормально. Станция работала в спокойном, деловом ритме. Дальше наш путь лежал на Морозовск - узловую станцию, через которую проходили две железнодорожные линии: Лихая - Сталинград и Морозовск - Куберле. <…>. Воинские эшелоны шли через Морозовск в различных направлениях, и противник всеми силами старался разбомбить узловую станцию, что способствовало бы прекращению движения на многих участках дорог. Этой цели немцы пытались достичь массированными бомбёжками. Таким образом, вместо спокойного тылового города, который мы ожидали увидеть, Морозовск встретил нас огнём пожарищ, выбитыми стёклами окон, воронками от авиационных бомб и неубранными трупами убитых.
А по улицам тянулись вереницы жителей с узлами, сумками и мешками в руках. Некоторые везли свой скарб в детских колясках и на ручных тележках. В этом же направлении двигался и нескончаемый поток воинских повозок, автомашин, тракторов, артиллерийских орудий, санитарных автобусов и толпы измученных и запыленных красноармейцев.
Когда выбрались из Морозовска, майор Комиссаров остановил колонну, собрал командиров и объяснил, что где-то северо-западнее Морозовска прорвались крупные танковые и механизированные силы врага и развернули наступление в общем направлении к Дону. Видимо, цель - Сталинград и Северный Кавказ. Положение создалось серьёзное. Предвидя ненужные вопросы, майор закончил, что группа будет выполнять поставленную задачу. Чтобы попасть в назначенное место, от Морозовска нам предстояло ехать на север, навстречу нашим отступавшим войскам, что уже само по себе не очень приятно.
За городом картина отступления предстала ещё в более мрачном виде. По всей ширине дорожного полотна почти непрерывным потоком двигались пехота, конные обозы, колонны автомашин и различная военная техника. О противнике здесь можно было получить самые противоречивые сведения. Одни утверждали, что лично видели немецкие танки в десяти километрах, другие доказывали, что это всего-навсего фашистский десант, третьи говорили, что противник вообще неизвестно где и, если не приказ, они не отступали бы. Вот и разберись в этой кутерьме. Связаться со своим начальством и уточнить положение и собственную задачу не представлялось возможным. Чувствовалось, что сомнение закралось даже к Комиссарову, однако мы упорно продолжали двигаться на север до тех пор, пока перед идущим первым штабным автобусом не встал какой-то пехотный лейтенант и, подняв крест-накрест руки, не потребовал остановиться. Мы вышли из машины.
- Вы что, надумали к немцам драпать? - грубовато спросил лейтенант.
- А вы от немцев драпаете? - в тон ему ответил Комиссаров.
- Танки идут не далее пяти километров отсюда, бой с ними вели. Вот всё, что от моего взвода осталось. - Он показал рукой на кучку бойцов.
Если при первых словах лейтенанта майор Комиссаров вспыхнул и уже готов был употребить власть старшего по званию, то теперь, поняв, чем объяснялась ершистость лейтенанта, остыл и, стараясь замять неловкость, участливо спросил:
- Неужели действительно немцы в пяти километрах?
- Теперь, пожалуй, ещё ближе, - ответил лейтенант.
- А вы из какой части?
- Из дивизии Родимцева, - как нам показалось, с некоторым вызовом ответил лейтенант. И с превосходством бывалого вояки, притом только что подвергавшегося смертельной опасности, добавил: - Слыхали про такого?
Мы промолчали.
Вдруг лейтенант, смущаясь, спросил:
- Товарищ майор, поесть у вас чего-нибудь не найдётся? Двое суток ничего во рту не было.
Мы охотно поделились с лейтенантом и его красноармейцами хлебом и консервами. Поблагодарив, он посоветовал:
- Если вам уж непременно нужно ехать на север, то держитесь просёлков. Ими немцы не пользуются.
Кажется, лейтенант со своей группой солдат был последним, кто нам встретился на шоссе.
Как быть? Возвращаться или продолжать двигаться вперёд, используя просёлки? Но не опоздали ли мы вообще со своим строительством? Положение становилось сложным. Приказом нам предписывалось прибыть в низовье Чира и развернуть работы по сооружению укреплений. Однако реальная обстановка говорила за то, что сделать этого не удастся, ибо вполне вероятно, что противник уже опередил нас. В то же время если обстановка изменится и немцев отбросят обратно, то как мы объясним, почему в указанном районе не развернули предписанных нам работ? Свернув с большака на полевую дорогу, Комиссаров снова остановил колонну. Мы все собрались вокруг него.
- Что будем делать, Яков Петрович? - спросил майора представитель политотдела бригады батальонный комиссар Н. Зак.
- А как вы думаете? - майор обвёл глазами каждого из нас. Все молчали. Тогда он твёрдо произнес: - У нас есть боевой приказ, и мы будем его выполнять. Других мнений, я думаю, не будет. Итак, вперёд!
Дорога была совершенно пустынной. Вот и спуск к мосту через реку Чир. На другом берегу раскинулась станица Обливская. Вместо цветущих садов в ней полыхали пожары. На улицах возле домов тут и там стояли танки, автомобили, тягачи. Открыто, без всякой маскировки. И невооружённым глазом было видно, что техника эта не наша. Однако майор Комиссаров для надёжности приставил к глазам бинокль.
- Да, опоздали мы, - сказал он со вздохом, - Обливская занята противником.
Наша маленькая колонна двинулась по дороге, идущей по правому берегу Чира. Примерно в полутора или двух километрах увидели бойцов, занятых отрывкой окопов. Остановились. К нам подошли три командира: полковник, майор и капитан. Комиссаров предъявил полковнику свои документы, тот в свою очередь сказал, что здесь готовятся к обороне курсанты Новочеркасского стрелкового училища. О противнике они сведений не имели, и наше сообщение о занятии немцами Обливской оказалось для них полной неожиданностью.
- Надо же, утром там всё было спокойно, - удивился полковник. - А теперь - нате вам! - немцы. - Потом, обращаясь к капитану, приказал: - Пошлите в том направлении разведку. Окопы надо занять немедленно. Пулемёты поставить на огневые позиции.
- Какие у вас намерения? - обратился он к Комиссарову.
- Трудно сказать, - пожал плечами Комиссаров. - С одной стороны, мы должны выполнить приказ. С другой - выполнить его мы уже не можем. Попытаемся связаться со своим штабом. Хотя в этой сумятице его не так легко отыскать.
- Ну что ж, желаю вам удачи, - попрощался полковник.
Связь со штабом бригады вызвался наладить Зак.
- Я исколесил Ростовскую область вдоль и поперёк, - заявил батальонный комиссар, - так что, думаю, сумею найти штаб. Только выделите мне полуторку и неплохо бы парочку бойцов.
Проводив Зака, мы всё же решили двигаться к указанному месту работ, куда благополучно прибыли к вечеру. Вслед за нами совершенно неожиданно подъехали ещё две машины. Оказалось, это наши бригадные связисты со своим имуществом. К сожалению, где находится штаб бригады и личный состав, связисты сказать не могли, так как из Должанской выехали, когда все ещё оставались на местах.
Ночь прошла спокойно. Утром ознакомились с местностью, на которой предстояло вести работы. Но где именно должен проходить рубеж? И здесь возникло неожиданное затруднение. Общей схемы мы не знали. Присланная из инженерного управления фронта, она на положении совершенно секретного документа хранилась в спецчасти штаба бригады, и никто из нас, кроме майора Комиссарова, её не видел. Комиссаров же утверждал, что согласно схеме рубеж намечался по правому берегу Чира вплоть до его впадения в Дон. Это было бы оправданным, если ожидать противника с севера, так как река Чир становилась естественным препятствием по переднему краю всей нашей обороны на данном участке. Но, учитывая изменение обстановки и возможное наступление немцев с запада, из района Донбасса, в направлении Сталинграда, возникала необходимость в изменении первоначального замысла, ибо по той схеме будущий оборонительный рубеж оказывался повёрнутым к противнику своим тылом. Получалась какая-то чепуха. И тут, поразмыслив, я предложил:
- А чего ради мы ломаем голову: спорным стал вопрос для нас лишь потому, что мы смотрим на него с нашей «маленькой» колокольни. А с «большой» он может выглядеть так, как его изобразили на схеме, которую видел в штабе, Яков Петрович. Вот и давайте по ней работать, без всякого философствования.
На том и порешили. Тем не менее всех не покидало беспокойство: где бригада? почему в этом районе вообще нет каких-либо частей Красной Армии? что погромыхивает вокруг? Неизвестность на войне хуже всего. Положение начало проясняться на следующий день. Рано утром отчётливо донеслась со стороны Суровикино, находившегося на противоположном берегу Чира, перестрелка. А вскоре прибежал связной от майора Комиссарова и передал распоряжение всем возвратиться в хутор. Здесь нас ожидали плохие новости. Через Чир переправилась группа красноармейцев во главе с легкораненым лейтенантом. Лейтенант рассказал Комиссарову, что сегодня утром их стрелковый батальон, насчитывавший после многочисленных стычек с противником не более семидесяти человек, был атакован какой-то частью противника в Суровикино и, разрезанный на несколько отдельных групп, вынужден был отойти. Их группа из пяти человек - всё, что осталось от взвода, - оттеснённая к Чиру, переправилась на другой берег на рыбачьей лодке. Немцы их не преследовали. Что сталось с остальной частью батальона, лейтенант сказать не мог.
Судя по этому сообщению, мы в любой момент могли оказаться под огнём противника. От Зака известий пока не поступало. Снова возникал вопрос: быть или не быть строительству рубежа?
Комиссаров рассуждал, что, судя по всему, немцы рвутся к Дону, и мы находимся на направлении одного из ударов. Связи со штабом бригады нет, продовольствие и бензин на исходе. Задача, с которой мы сюда прибыли, судя по всему, утратила свой смысл. Час назад бригадир полеводческой бригады сообщил мне, что немцы в Морозовске. Ему было приказано перегнать весь скот в Чернышковский, а недвижимое колхозное имущество уничтожить.
- Так что, товарищи, - заключил Комиссаров, - делать нам здесь больше нечего. Я принимаю решение искать бригаду. Фомин, - обратился он ко мне. - Вам поручаю раздобыть бензин.
И пояснил, что нужно съездить в ближайшие колхозы или в Чернышковский, где находится нефтебаза.
Я выехал немедленно. Без приключений доехал до Чернышковского. Нефтебазу нашёл сразу. На её территории, как сначала показалось, не было ни души.
- Драпанули хозяева, - сказал шофёр, - придётся самим здесь распоряжаться.
Но в это время откуда-то из-за резервуаров показался старик с охотничьим ружьём за спиной. В неподпоясанной гимнастёрке, штанах с лампасами и казачьей фуражке, он имел довольно воинственный вид.
«Прямо дед Щукарь», - промелькнула у меня мысль.
Однако дед не расположен был с нами шутить. Хмуря кустистые брови, он строго спросил:
- Чего вам ещё здесь надоть? Шо не бачите, что ли, база закрыта.
- Дедушка, - произнёс я как можно мягче, - нам нужно бензинчику, чтобы заправить несколько военных машин.
- А бумага у вас есть? - спросил сторож.
- Какая ещё бумага? Мы выполняем военное задание, и нам бензин нужен.
- Ну и выполняйте на здоровье. А без бумаги от нашего головы бензина не отпущу. Так он сам мне лично приказал.
Расспросив сторожа, где искать, как он выразился, городского голову, мы поехали к горсовету. Там царила предэвакуационная суматоха и на меня посмотрели, как на сумасшедшего. Так или иначе, разрешение я получил и вернулся на базу с «бумагой». Впрочем, такой документ я мог написать и сам: дед был явно неграмотен. Добросовестный служака долго всматривался в «бумагу» и даже потёр её пальцами. Потом произнёс:
- Хоть и нет тута печати, да уж берите. - И повёл нас к одному из резервуаров.
Когда мы наполнили все свои ёмкости и я собрался ехать, меня окликнул сторож:
- Эй, служивый, иди за полученный бензин распишись!
Он достал из ящика стола толстый журнал учёта, ручку и чернильницу-непроливайку. Видимо, в обычное время на базе был и учётчик или, пожалуй, учётчица, так как записи в журнале велись довольно аккуратно и, как мне показалось, женским почерком. Сейчас же сторож был в явном затруднении: кто запишет?
- Я сам напишу, что получил тонну бензина, - пришёл я старику на помощь, и он облегчённо вздохнул.
Заполнив всё, как положено, я расписался в графе «Получил». Теперь дед должен был поставить свою подпись в графе «Отпустил», и тут уж я ничем не мог ему помочь.
Он снял ружьё, поставил его в угол, кряхтя уселся на расшатанный табурет, явно смущаясь, взял в негнущиеся, заскорузлые пальцы ручку, вытер перо о свои штаны, снова макнул перо в чернильницу, долго, тяжело сопя, прилаживался к журналу и, наконец, начал выводить такие замысловатые каракули, что их не смог бы прочесть самый опытный графолог мира.
Залив баки горючим, мы двинулись по направлению на Тормосин. Как и ранее, дорога и поля вокруг были совершенно пустынны. Только в удивительно синем небе парили степные орлы. Иногда на большой высоте в сторону Дона пролетали немецкие самолёты-разведчики - «рамы», как их успели уже окрестить наши бойцы. Их внимания мы, естественно, не привлекали, зато от пары вышедших, видимо, на свободную охоту «мессершмиттов» нам спастись не удалось. Так как двигались мы по большаку, то, чтобы не глотать пыль, водители держали значительную дистанцию друг от друга. Видимо, это создавало впечатление, что идёт большая колонна машин, и вражеские лётчики клюнули на приманку. Они летели в стороне от нас, как бы крадучись, низко над землёй. Заметив шлейфы пыли, сделали разворот, стараясь зайти в хвост нашей колонне. Разгадав их намерение, мы успели выскочить из машин и залечь в придорожных кюветах.
Трудно сказать, чем не приглянулись фашистам наши полуторки, но лишь ведущий прошёлся по замершим машинам из пулемёта - самолёты так же внезапно скрылись из виду, как и появились. Однако у немца оказался верный глаз: одна из машин, перевозившая имущество связистов, загорелась. Потушить её не удалось. Но мы больше всего жалели не те несколько катушек телефонного кабеля, которые остались в кузове, а шины, что сгорели вместе с автомобилем, так как с авторезиной дело у нас обстояло плохо. Далее мы ехали без происшествий. Тормосин весь был забит воинскими частями, вереницами повозок, колоннами автомашин и тракторов. Обтекая городок, прямо по полю двигались беженцы, шли гурты колхозного скота. И весь этот поток - в шуме, грохоте и гаме - направлялся на восток, к переправе через Дон. Мы тоже втиснулись в него и через четверть часа были вынесены его могучим течением за пределы Тормосина в направлении на хутор Суворовский».
Описанные события происходили 21 июля, жаль, что история не сохранила для нас имя сторожа нефтебазы.

М. ЛУНОЧКИН, краевед.
В рамках проекта "Люби и знай свой край родной".